— Дрянной ты человек, сэндо! — Мотоути снова лег.
— Так как же? Примете его? — спросил служитель.
— Ох, черт бы их всех побрал! — простонал проснувшийся Одабэ. — Когда, наконец, они оставят нас в покое?
— Кто он такой? — спросил Мотоути сердито.
Служитель не успел ответить. Из-за его спины раздался неторопливый, негромкий голос:
— Я обеспокою вас ненадолго, друзья мои. Прошу прощения! — И в палату протиснулся невысокий человек средних лет в европейском костюме с портфелем под мышкой.
Не обращая внимания на любопытные взгляды, устремленные на него, он уселся на стул, положил портфель рядом с собой на пол и вытер лицо цветистым шелковым платком.
— Дождь… — пояснил он, вытирая шею и затылок. — Промок насквозь.
Затем он аккуратно сложил платок, сунул его в карман и сказал:
— Здравствуйте, друзья мои! Я — Эйдзо Вакасо, преподаватель математики. Всех вас я уже знаю по фотографиям в газетах и по описаниям. Будем знакомы. Сразу же предупреждаю, что обременять вас выражениями сочувствия не стану, хотя сочувствую вам глубоко и искренне, как и всякий честный японец.
Больные заулыбались. Даже Одабэ скривил в улыбке серые, сухие губы.
— Я осмелился навестить вас по делу, которое, по моему глубокому убеждению, должно вас заинтересовать. — Вакасо нагнулся, расстегнул портфель и достал из него лист бумаги с коротким текстом, отпечатанным крупными иероглифами. — Меня послал к вам городской комитет борьбы за запрещение испытаний и применения водородного оружия. Вот воззвание комитета. Я хотел бы зачитать его вслух.
Мотоути протянул руку:
— Разрешите взглянуть.
Он дважды прочел текст, сначала бегло, затем медленно и внимательно.
— Это очень правильно, — проговорил Мотоути. — Очень правильно. Только… почему вы не обратились с этим воззванием раньше?
— К сожалению, — вздохнул Вакасо, — многие… даже большинство из нас, не желают понимать самых, казалось бы, простых вещей, пока это не затронет их личных интересов. Вспомните хотя бы себя…
— Вы правы, вы правы, — смущенно согласился Мотоути. Он приподнялся на локтях и крикнул: — Эй, друзья! Хомма! Господин Одабэ! И ты, сэндо! Смотрите, вот воззвание с требованием запретить водородную бомбу. Господин Вакасо пришел сюда что бы мы подписали, не так ли?
Вакасо кивнул.
Сэндо неприятно усмехнулся.
— Этими воззваниями занимаются всякие… как их… коммунисты, анархисты, социалисты, — сказал он. — Это не наше дело. Мы люди простые.
— Ничего подобного. — Вакасо живо повернулся к нему. — Коммунисты здесь ни при чем, хотя они, кажется, тоже целиком и полностью поддерживают наше движение. Но так поступают все честные люди! Под этим текстом подписываются девять из десяти японцев! Огромное дело… Народ зашевелился. Всюду митинги, собрания. Заметьте, пока это проводится только у нас в Японии… вернее, в одном Токио. А не сегодня-завтра такие воззвания будут подписывать во всем мире. Как Стокгольмское…
— Ну и пусть подписывают!
— Но ведь вы же сами, господин Тотими, стали жертвой…
— Уж кто-кто, а мы-то обязаны подписать, — еле сдерживая себя, сказал Мотоути. — Нельзя допустить, чтобы американцы еще раз затеяли эту чертову игру в океане. Я подпишу, а вы как хотите.
— Погоди, что ты делаешь, Тюкэй! — Сэндо в волнении размахивал руками и сипло визжал. — Ты губишь всех нас! Если хоть один из нас подпишется под этой бумажкой…
— Тотими-сан! Что вы говорите?
— …нам не возместят убытки, не заплатят ни иены…
— Погодите, Тотими-сан…
— Дурак! — сказал механик сквозь зубы, торопливо выводя иероглифы своего имени. — Дурак и подлец! Ты потерял стыд, сэндо! И если бы я мог сползти с койки…
— Нет, так нельзя, — вступился несколько ошарашенный Вакасо. — Подпись эта — дело совершенно добровольное. Дело совести каждого японца.
— Значит, видно, это не дело сэндо… А вы как? — Мотоути обратился к Хомма и Одабэ.
Хомма поспешно протянул руку за карандашом. За ним расписался и капитан. Возвращая, воззвание Вакасо, он с усмешкой сказал механику:
— Не трогай сэндо, Тюкэй. Он — другой человек и многого не понимает…
Сэндо злобно сплюнул:
— Дураки! Право, дураки! Ну, дожили! Ни гроша теперь не получите, помяните мое слово! Не думаете о своих семьях. А ведь у вас у каждого в кармане было бы по сто миллионов, не меньше…
Вакасо подпрыгнул на стуле:
— Сколько?
— Сто миллионов
Посетитель растерянно заморгал:
— Простите, Тотими-сан, я не совсем понимаю… Сто миллионов иен вы имеете в виду?
— Конечно!
— Да кто вам внушил эту фантазию?
— А как же? Господин государственный секретарь Андо потребовал от американцев за убытки два с половиной миллиарда. Так?
— Ну и что же?
— Нас двадцать три человека. Разделите-ка два с половиной миллиарда на двадцать три — получится примерно столько…
— То есть позвольте, господин Тотими… — Вакасо изумленными глазами уставился на сэндо. — Вы хотите сказать… Вы серьезно думаете, что два миллиарда с половиной целиком разделят между вами?
— А кому же еще они достанутся, по-вашему? — просипел сэндо, приподнимаясь на локте. Удивленный тон посетителя, по-видимому, не на шутку встревожил его. (Механик, капитан и Хомма с любопытством прислушивались к разговору.) — Кто еще, кроме нас, может получить эти деньги?
— Я не хотел бы огорчать вас, Тотими-сан, — с беспокойством проговорил Вакасо, — но дело в том, что…